Sh-tty Design

Объявление

На крепком дубовом столе, стоявшем у открытого окна стояла бутылка нильфгаардского вина. Свет из окна проходил сквозь витражную ставню и падал аккурат на край пузатой бутылки, подсвечивая зеленое стекло синим, красным и желтым светом, откровенно выдавая количество вина в ней: меньше половины. Дегустация нильфгаардского вина еще даже не подошла к середине, а дегустатор, он же Юлиан Альфред Панкрац, виконт де Леттенхоф, известный как бард Лютик уже слегка опьянел. Делать в Нильфгаарде ему было решительно нечего, по крайней мере в эту минуту. Вечером он должен был спеть на небольшом приеме, баллада была готова и отрепетирована уже давно и потому можно было расслабиться и поберечь свое горло. Напиваться Лютик не собирался, это совсем не входило в его планы, и потому, ощутив легкое опьянение и веселое настроение, менестрель хотел немного прогуляться, чтобы освежить голову. Все равно пора было исследовать столицу и узнать, что в Нильфгаарде устроено иначе, чем в Аэдирне. Впрочем, некоторую разницу он уже давно ощутил и увидел, но все же, война войной, а увидеть быт людей, которые всегда жили по Нильфгаардски стоило увидеть. Лютик не стал надевать плащ и вышел в одной рубашке на балкон, решая, куда направиться. Город золотых башен был великолепен: золотые башни (а куда без них?) сверкали так ослепительно, что Лютик прикрыл глаза ладонью. Город был виден издали благодаря этим башням, заблудись — не пропустишь. С его точки обзора ему была видна рыночная площадь, где торговали и веселились люди, глядя на устраиваемые менестрелями и бардами представления. Но там Лютик уже был и его совершенно не тянуло в компанию или обменяться опытом, тем более, его некоторые знали, а другие ждали. За несколько дней пребывания в Нильфгаарде Лютик успел поссориться с двумя парнями, как он понял, занятыми не совсем законной деятельностью. Он мог решить вопрос радикально донеся страже о них, однако не торопился. Лютик вполне мог ошибиться и отправить на плаху не виновных людей.

Лучший пост: Jaskier
Ex Libris

ex libris crossover

он ощущает в такие моменты, как его верные куклы на веревочках начинают свободно вертеться без его манипуляций. как исход ситуации постепенно песком осыпается сквозь его пальцы вместе с остатками контроля. когда аято теряет возможность повлиять на ситуацию, его это нестерпимо злит. однако, ему нужно вести себя благородно, почтительно – держать непринужденность и излучать уверенность. пока внутри он пламенно горит от нетерпения узнать, кто так мастерски разрушил его планы. в его абстрактной угрозе не было ни капли истины – он игрался на чувстве страха соперника, рассчитывая на этом заполучить желаемое. все складывалось как надо, хоть и с большой натяжкой. аято даже был вполне готов воплотить свою угрозу в жизнь. только позже. намного позже. если иные аргументы и попытки провалятся. чтобы никто не смог и пальцем в его сторону указать в предположении о том, кто может быть виновен. чтобы на нем и его людях не очертилось грязное пятно, которое еще продолжительное время пришлось бы отчищать. в идеальном мире клана камисато не было места очернившейся репутации. у главы комиссии ясиро в глазах окружающих руки всегда были белоснежно чисты.

Лучший эпизод: have I solved your problem? [Ayato & Scaramouche]

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Sh-tty Design » Гостевая » примеряем штаны


примеряем штаны

Сообщений 1 страница 19 из 19

1

https://i.imgur.com/C79nUIR.gif


https://i.imgur.com/fvtKnVF.png https://i.imgur.com/WVNeFiB.png

[ NOW ] HERE // crossover // 18+
Oh, well. Приветствуем вас от всей души душевно в душу!
Проходите и осматривайтесь, чувствуйте себя, как дома: чай, кофе, что покрепче — угощаем (со своим можно).
Роли держим неделю, продлевать можно, но не больше трёх раз.

Задержаться у нас:

Код:
Fandom … Name Surname ♪ [i]ник[/i]
Придержанные роли.

[indent]Придержанные роли:

  • Fandom … Name Surname ♪ ник

  • Fandom … Name Surname ♪ ник

  • Fandom … Name Surname ♪ ник

  • Fandom … Name Surname ♪ ник

[indent]Выкупленные роли:

  • Fandom … Name Surname ♪ ник

  • Fandom … Name Surname ♪ ник

  • Fandom … Name Surname ♪ ник

  • Fandom … Name Surname ♪ ник

0

2

«Сакура?»

Пирата, стоящего рядом, окутывает флёром мелких лепестков, что почти сразу рассыпаются розовым заревом: тонкие руки, точно бутоны цветов, распускаются на чужом теле. Изящные пальцы перехватывает мужчину под подбородком, фиксируют руки, надёжно держат — хрустом чужих позвонком содрагается воздух всего через мгновение — ни минуты сомнений, ни доли колебаний. Всё происходит в одно мгновение. Нико Робин не меняется в лице.

Нико Робин не чувствует сожаления.
Её совесть умиротворением теплится в груди, не понимая, что чужая жизнь — весомый повод встрепенуться, встать на дыбы, оскалить зубы.

Ророноа Зоро кривит губы в оскале, во взгляде — хищный блеск.
Ророноа Зоро всё ещё не доверяет ей, но не может не признаться себе: эта не-девчонка сильная, с несгибаемым хребтом и сейчас — на их стороне.
Ророноа Зоро никогда не скажет, но он готов доверить ей свою спину.


Зоро скрипит зубами — вгрызается в рукоять Вадо Ичимонджи.
Пальцы крепко сжимают остальные две катаны: он чувствует их тяжесть до отвратительного слишком — она давит на плечи, вкрадчивым шёпотом насмешливым опаляет ухо, врезается в сознание. Зоро запрокидывает голову и устало выдыхает, бездумно вглядываясь в тёмное небо. Это — его ноша, его крест, его напоминание; клятва самому себе.

Алое разъедает лезвия, ядовитым стекает на землю, отравляет её.

Зоро не сожалеет.
Зоро давно выбрал свой путь и идёт к нему напролом: не щадя ни себя, ни накама, ни, тем более, тех, кто встаёт у него на пути.
Зоро животное, дьявол, когда дело доходит до боя. Он чувствует, как кровь раскаляет вены, как нутро опаляет жаром и он, точно безумец, кидается изголодавшимся зверем в самое пекло, обнажая клыки. То отдаёт звоном цепей где-то за рёбрами, острыми когтями и совсем не светлым, не-дружелюбным — рыком, умытым кровью чужой и собственной. Опасным.

Ророноа Зоро закрывает глаза и медленно выдыхает:
Сегодня всё несколько иначе. Сегодня тяжестью сдавливает глотку и — тошно.

— Пахнет дождём, Мечник-сан.

Голос Нико Робин тихий, но Ророноа слышит его слишком-хорошо. Ясным и чистым отзвуком. Мелодией колыбели, что обволакивает беснующиеся, иррационально успокаивая.
Он смотрит на неё не сразу, ничего не отвечает. Она — тоже молчит. Грязь и кровь мажет разводами по острой скуле археолога, одежда потрёпана, перепачкана, местами разорвана. Нико Робин совершенно спокойна. Всё так же. Привычно. Слишком. Она складывает руки на груди и тоже поднимает взгляд к небу, в уголках губ таится неразличимая, непонятная ему улыбка.

Ророноа Зоро никогда не скажет, но:
Их души связаны невидимым, прочным — они не знают осуждения, но знают вкус крови и глухой черноты.

Нико Робин не нужно ничего говорить:
Она тоже это знает.

Отредактировано justaway. (19.04.2020 16:06:16)

+1

3

justaway. написал(а):

Зоро скрипит зубами — вгрызается в рукоять Вадо Ичимонджи.
Пальцы крепко сжимают остальные две катаны: он чувствует их тяжесть до отвратительного слишком — она давит на плечи, вкрадчивым шёпотом насмешливым опаляет ухо, врезается в сознание. Зоро запрокидывает голову и устало выдыхает, бездумно вглядываясь в тёмное небо. Это — его ноша, его крест, его напоминание; клятва самому себе.

Алое разъедает лезвия, ядовитым стекает на землю, отравляет её.

Зоро не сожалеет.
Зоро давно выбрал свой путь и идёт к нему напролом: не щадя ни себя, ни накама, ни, тем более, тех, кто встаёт у него на пути.

Зоро животное, дьявол, когда дело доходит до боя. Он чувствует, как кровь раскаляет вены, как нутро опаляет жаром и он, точно безумец, кидается изголодавшимся зверем в самое пекло, обнажая клыки. То отдаёт звоном цепей где-то за рёбрами, острыми когтями и совсем не светлым, не-дружелюбным — рыком, умытым кровью чужой и собственной. Опасным.

0

4

жамк

Persephone написал(а):

Только волнение в глаза спрятать не получается. Никто ее к этому не готовил. Никто не говорил, что делать, как себя вести. И уж точно никто ни разу не обмолвился о том, что суждено ей быть с Аидом. И когда она поднимает на него взгляд и видит его хладнокровную уверенность, это отражается маленькой бурей внутри. Как может он быть столь спокойным в такой момент, решающий ее жизнь? Хоть толику почувствовал бы из того, что чувствует она. Но ему будто все равно. Будто это лишь формальность. И это задевает.

0

5

Нужно из визуала:

— Картинки:

  • аватар гостя/людям без него

  • аватар Пиара

  • в шаблоне для создания эпов есть мини-картика

  • в акциях есть мини-картинка (и в персонажах и в кастах)

  • новая реклама и баннер? х)

— По темам:

  • шаблон анкет / анкеты

  • список ролей

  • правила (есть черные блоки)

  • акции ( есть черные блоки) и в персонажах и в кастах

— Другое:

  • бокс в котором смайлы/стикеры

  • всплывающая кнопка цитировать

  • стили для списка в сообщениях

  • загрузка изображений

  • всплывающие окна в форме ответа

  • форму ответа ниже

  • личные сообщения

  • мобильная версия

  • зачёркнутый текст?

  • стрелки вверх-вниз

  • вставить новые картинки в новые места

0

6

Голос Нико Робин тихий, но Ророноа слышит его слишком-хорошо. Ясным и чистым отзвуком. Мелодией колыбели, что обволакивает беснующиеся, иррационально успокаивая.
Он смотрит на неё не сразу, ничего не отвечает. Она — тоже молчит. Грязь и кровь мажет разводами по острой скуле археолога, одежда потрёпана, перепачкана, местами разорвана. Нико Робин совершенно спокойна. Всё так же. Привычно. Слишком. Она складывает руки на груди и тоже поднимает взгляд к небу, в уголках губ таится неразличимая, непонятная ему улыбка.

0

7

А спойлер-то не сделали.

Новый день не ознаменуется здесь восходом Солнца, его не приветствует пение птиц, и лишь тревожное чувство заставляет Персефону проснуться. Сон быстро отступает прочь, отдавая дитя цветов в руки волнению. Она не собирается сбегать, ей уже дали понять, что это невозможно. Но смирения в ней не прибавилось. Она надевает белое платье с золотым узором и тончайшим кружевом, чтобы не позволять Аиду исполнить свою угрозу, но выходить не спешит, будто ждет, что он мог бы передумать.
Но нет. Не в этот раз. Не с ней.
Ей покой нарушает скрежет в дверь и рычание. И стоит ей открыть ее, как перед ней появляется существо о трех головах, не виданное раньше. Персефона испуганно отступает, пока не натыкается на тумбочку, и боится сделать резкое движение. Диковинный пес, впрочем, не выглядит таким уж ужасным или злым. Он смотрит внимательно ей в глаза, утыкается одной мордой в ладонь, принюхивается. Будто так знакомится. А после — лижет ладонь языком и принимается вилять хвостом. Кажется, это первое, что полюбится ей в этом царстве. Пёс выглядит грозно, внушительно, но почему-то она его не боится. Тем более, когда он позволяет ей протянуть руку и коснуться его макушки, почесать за ухом, пройтись ладонью по шее. И вот уже Персефона сама не замечает, как опускается рядом с ним на колени и с улыбкой рассказывает ему о том, какое он чудное и прекрасное существо. Пёс довольно фырчит, подставляет под пальцы то одну, то другую голову, бьет лапой по полу, когда почесывания ему особенно нравятся, и снова довольно лижет Персефону, закрепляя их дружбу отныне и навсегда.

Только волнение в глаза спрятать не получается. Никто ее к этому не готовил. Никто не говорил, что делать, как себя вести. И уж точно никто ни разу не обмолвился о том, что суждено ей быть с Аидом. И когда она поднимает на него взгляд и видит его хладнокровную уверенность, это отражается маленькой бурей внутри. Как может он быть столь спокойным в такой момент, решающий ее жизнь? Хоть толику почувствовал бы из того, что чувствует она. Но ему будто все равно. Будто это лишь формальность. И это задевает.

https://i.imgur.com/FPIj2OQm.jpg

0

8

Марко не знает какое решение примет Эйс, но, пожалуй, ему бы хотелось, чтобы тот, в конце концов, перестал попусту упираться и принял приглашение: он мог бы стать сильным командиром в будущем — грешно такой потенциал, да в землю зарывать. Но зато Марко знает, что чужое упрямство может быть несоизмеримым, что иногда неважно какие слова ты скажешь: человек может быть глух и слеп ровно до тех пор, пока сам не поймёт этого, пока не споткнётся, не оглянется назад. Но когда Эйс заходит в столовую, нахохлившийся, но упрямый и решительный — не сдерживает улыбки. Он не понимает ещё, но чувстувует, как в груди загорается пламя, робкое и неуверенное, оно теплится и не даёт сразу отвести взгляд, становится ярче, когда чужое напряжение сходит на нет и вот уже Эйс, вместе со своей бывшей командой, задорно смеётся, позволяя себе наконец расслабиться на уже совсем не чужом корабле. Марко думает, что теперь они смогут отправиться дальше, что Эйс, определённо, завоюет сердце каждого на корабле. Марко улыбается и скрывается, оставляя шумную компанию, сегодня не вторгаясь в чужое личное пространство и позволяя Эйсу насладиться компанией верных товарищей, которых так долго не видел. Завтра день будет насыщенным.

— ... я хочу отплатить тем же — я буду защищать имя Белоуса и каждого члена команды!

Марко замирает у двери и не сдерживает улыбки, когда слышит часть пылкой речи Эйса, не сомневается: так оно и будет. Марко знал сразу: Эйс совсем не из тех пиратов, которые выходят в море, чтобы грабить поселения, не из тех, кто жаден до крови и необоснованной жестокости. Не из тех, кого привыкли люди называть пиратами, кого боятся и избегают. Таких людей, как Эйс, в последнюю очередь представишь разбойником. Верный себе и преданный своим людям, думающий, впервую очередь о них, глядя на него думаешь: «Почему ты выбрал именно этот путь?» — Марко, пожалуй, это на самом деле было интересно. Марко, точно так же, знает, что где надо, Эйс проявит силу характера и не отступит назад: ступая этой дорогой он точно знал, что его ждёт. Ведомый своими целями, он не отступается. Даже там, где следовало бы. Наблюдая за его яростным сражением с Джимбеем, он понял — Эйс не жалеет себя, знает, что такое быть на грани смерти. Собственную жизнь не ценит столь же сильно, как и жизнь своих людей. Но каждый из них прошёл свой путь, у каждого свои раны и мечты, и каждый, если захочет — расскажет об этом. Одно из негласных правил команды Белоуса: неважно кем ты был и через что ты прошёл — важно кто ты есть и что ты приобрёл. Кого. Для каждого из них Белоус стал Отцом. Принял, не смотря на и вопреки всему, подарил душевный покой, дом. Семью. Не требуя взамени ничего. Кроме верности. И за друг друга, без прикрас, они готовы были убивать: нет ни одного человека в мире, который не знал бы, что значит выступить против Белоуса, его людей и чего это будет стоит. И теперь Эйс был одним из таких людей, остались лишь формальности. Но этими формальностями, как раз, сегодня Марко и займётся.

Марко сдерживает улыбку, замечая, как Эйс моментально меняется, стоит ему увидеть его, но не сдерживает глухой усмешки.

— О, правда? Наш блудный кот таки приласкался? — Марко негромко смеётся и подходит ближе, хлопает по-братски Эйса по спине, но смотрит на Белоуса, — рад слышать, — говорит серьёзно и спокойно, искренне: было бы жаль высаживать этого сорванца на ближайшем острове после того, сколько он еды на него перевёл, — тогда к вечеру я всё подготовлю, Отец, что насчёт Красноволового? — Марко так и не убирает руку с чужой спины, и даже не замечает его, словно опасаясь всё ещё, что тот сбежит в последний момент, передумает, хоть и понимает, что этого не будет, не после сказанных слов.

— Гу-ра-ра-ра-ра! — громогласный хохот сотрясает комнату, Белоус махает рукой и откидывается на спинке стула, — отправь кого-нибудь из новеньких: если бы было что-то важное, он бы сам пришёл.

— Понял, — Марко коротко улыбается и, наконец, смотрит на Эйса, — ну что, пойдём, я тебе покажу всё здесь? — не дожидается ответа и выходит на палубу. 

Заканчивают они, когда уже солнце опускается за горизонт, воздух становится холодным и приносит за собой запах будущего шторма, но об этом Марко не волнуется — их навигатор знает, что делать. На палубе уже слышен гомон и смех — все ждут, когда Эйс поднимется, чтобы поприветствовать его как следует и официально принять в семью. Марко же открывает дверь к себе в каюту, — в углу стол, заваленный книгами и бумагой, на нём фонарик с сгоревшей почти до основания свечой, рядом незаправленная койка, на ней и рядом со столом тоже книги, —тянет губы в короткой ухмылке и приваливается плечом к косяку.

— Ну а это моя каюта: приходи в любое время, Эйс, — подмигивает и закрывает дверь, — решил где будешь делать тату? Пришло время подтвердить свою решимость и разделить с Отцом сакадзуки. Если ты, конечно не передумал, — Марко снова ухмыляется, но беззлобно, не спешит подниматься ко всем, даёт Эйсу время, хоть и знает ответ на своё замечание заранее: не передумал, — позволяет Эйсу самому сделать первый шаг.

0

9

— Сила растёт, когда ты умеешь принять горечь поражения, Эйс, — Марко уже не говорит привычно беспечно, Марко говорит серьёзно, смотрит прямо, поворачиваясь спиной к морю, лицом — к бывшему капитану, — нет чести в бессмысленной смерти. Нет чести в глупой смерти. Нет смысла в сражении, которое тебе ничего даст и ничему не научит, — Марко медленно выдыхает и трёт шею, замолчав на какое-то время, словно обдумывая следующие свои слова, — да, ты должен стать сильнее, если хочешь победить Отца, но сейчас ты топчешься на месте. — Голос становится жёстче и твёрже, но вдруг он снова расслабленно улыбается, — думаю, ты понимаешь это лучше меня, Портгас Д. Эйс.

Марко знал, что такое гордость. Знал, что значит быть верным себе и собственным принципам. Но точно так же он знал, когда следует отступить: без этого не выжить и не достигнуть собственной цели никогда. Амбиции сгорят вместе со спесью, станут посмешищем для самого же себя. Слепое упрямство неизменно приведёт к поражению, в их же случае — к смерти. Сила не только в том, у кого сильнее удар или лучше способность. Сила в умении раскрыть свой потенциал. В умении видеть собственные ошибки, извлекать из этого уроки и уметь проигрывать. В умении видеть — общую картину. Анализировать и сопоставлять. Сделать ещё один шаг. Затем ещё один. И просто двигаться вперёд. Не смотря ни на что и вопреки всему.

Марко знал, без лишней скромности, достаточно об этой жизни. О Дозоре и Пиратах. О том, что разделение — условность. Но эта условность заставит весь мир тебя ненавидеть и не принимать, желать избавиться от тебя просто за то, кто ты есть, не вникая в подробности:
Миру всё равно кто ты, какой ты, что у тебя за история и, уж тем более, что у тебя в душе и на сердце. Мир, в своей сути, на поверхности, эгоистичен и жесток. Равнодушен, нем и слеп. Условности — помогают. Так легче и проще. Так не нужно задумываться самому и твоя спокойная жизнь будет в безопасности: ты знаешь откуда и от кого ждать угрозы, ты знаешь — кто тебя защитит и повергнет всех твоих врагов. И ты не готов принимать другие переменные.

Марко знал: мир, в своей сути, куда сложнее, чем кажется.
Облака не просто красивы и недосягаемы: за десять тысяч километров там тоже есть жизнь.
Море не только бескрайне и капризно: за тысячу километров в глубину оно прячет тех, кого отвергают на поверхности — там своё государство, там так же бурлит жизнь.
Там, где Правосудие бессильно — пират воздвигает свой флаг, признавая территорию своей, защищая простых людей от бесчинства таких-же-пиратов, разбойников, злодеев.

Марко знал.

Он на этом корабле больше тридцати лет.
Он с Белоусом, Отцом, можно сказать с самого детства. Уже в пятнадцать он был юнгой. Уже в пятнадцать лет он видел Новый Мир, что для многих — недостижимая цель. Он видел как беспощадно море и сколь жестоки люди. Видел, как Дозор отправляет на смерть своих же без какой-либо цели, как он же — искренне пытается сделать всё, что в его силах. Как даймё закрытого острова Вано, отказывается от собственного же титула, отправляясь в путешествие, снимая с себя всякую  ответственность, ведомый лишь своими принципами, жаждущий лишь свободы.  Он видел, как те, кого проклинают — сражались доблестнее любого воина, знали о честе больше, чем кто-либо ещё. Встречал тех, кто жаден до наживы и для кого сокровища — не имели ценности.

Марко знал: иногда достаточно и необходимо просто, чтобы просто кто-нибудь протянул тебе руку и помог подняться. Подтолкнул в спину, указывая путь, помогая сделать первый шаг. Знал, что именно это было необходимо Эйсу. Конечно, этого мало. О нём самом Марко ничего не знал. Не знал от чего он так бежит и почему так слепо и отчаянно рвётся в бой, словно смертник, тот, кому нечего терять, кто покоя ищет — в погибели.

Но разве это важно?

Конечно, история важна: она красной нитью закладывает начало, петля за петлёй, узором и путанными кругами, создавая тот стержень, что будет опорой всегда, неизменным напоминанием. Но история лишь фундамент. Куда дальше двигаться и к чему привязывать нить дальше — каждый решает сам. Как и решает когда её оборвать.

Но иногда просто не хватает света. Нужного слова. Выбора.

— Потому что он нас называет своими детьми. — Отзывается легко и беспечно, улыбаясь вдруг ярко, совершенно непосредственно и по-детски честно, подаётся ближе, заглядывая в чужие глаза, но тут же переводит взгляд туда, откуда пришёл, улыбка становится мягче, взгляд — теплее.

— Знаешь, нас ведь все ненавидят. Весь мир. Просто за то, кто мы. Но он принимает нас, как своих сыновей. А мы называем его своим Отцом. Это делает нас счастливыми, даже если это просто слова.

Этого было достаточно.

Этого всегда достаточно: чтобы кто-то принял. Без оглядки на прошлое и бесконечных «но», которые всегда можно найти. Чтобы кто-то услышал и не прошёл мимо. И Марко был уверен — Эйс понимает его, понимает их. Эйс такой же, какими когда-то были они все: отвергнутый, не нашедший своего места под солнцем, не знающий спокойной жизни и не умеющий стоять на месте. Разве нужно было что-то ещё, чтобы принять его в свою семью? Ведь семья — это не только кровь. Это — не всегда кровь. Семья — это узы, незримые глазу, но прочнее всего остального. И для Марко такой семьёй стала команда Белоуса. Домом — Моби Дик. Родными, теми, за кого он готов сражаться до последней капли крови. Теми, ради кого он готов принять поражение и приказать отступить, когда того требует ситуация.

— У тебя есть два пути, Эйс: или ты покидаешь корабль и начинаешь всё с нуля, или же становишься одним из сыновей Белоуса. Остаёшься с нами. Небольшая цена за счастье, а? — он подмигивает ему и вновь выпрямляется. Это просто совет, дружеский совет: дальше тянуть не имело смысла. Выбор нужно было делать.

0

10

В этом было что-то немного детское, немного сказочное, немного справедливое. Словно они чертова банда Робин Гудов.
Это было не так, но ему нравилось это сравнение. Может, потому что он оправдывал так свои поступки и свои чувства: ему было не стыдно красть у тех, кто не заслужил иметь то, что они имели. А не заслужил это каждый, кто жил лучше него самого. Будто весь этот чертов мир ему задолжал. Да почему бы и нет? Что плохого в том, чтобы жить так, будто все тебе чем-то обязаны? Как минимум, обязаны не проявлять так открыто свой идиотизм [хуже всего те, кто верили в какие-то там идеалы, но, при этом, совсем не дружили с реальностью и головой].

Всего один раз он ошибся с выводами, когда полез в карман, в который лезть не стоило. Но — не жалел об этом. В тот день его жизнь изменилась. К лучшему.
Джафар — был лучшим. Он был честным и говорил всё, как есть. Сталь в голосе и надменность во взгляде не были показной игрой. Яго знал — он может исполнить каждую свою угрозу. Собственными руками. С ним можно было не притворяться — и не потому, что он чуя ложь за версту. Джафар был единственным, кто знал Яго по-настоящему и был в курсе его способности, за нее и выбрал изначально, решив не пристрелить сразу же, хотя мог бы. Это была бы их первая и последняя встреча.

Но вместо этого, теперь Яго работал на него.
Конечно, страх был. Когда тебе могут так легко переломать руки, а потом вспороть брюхо — кому не будет страшно? А умирать он чертовски не хотел. Да и боли не любил. И хватает обычно одного взгляда, чтобы понять, что Джафар — не шутит. Теперь всеми шутками в его окружении единолично управляет Яго. Так же, как и остротами и словесным унижением всех вокруг. Благо, у них оказалось много общего. Например, то, что они оба считают остальных идиотами и бездарностями. Наверное, именно за эту немую солидарность Джафар и терпел все выходки попугая, а на его счету их было немало.
Да, Яго был полезен. Но его длинный язык был без костей, и это могло… немного раздражать. Да ладно, многих это бесило, но ему было на это плевать. Джафар всё ещё считал его незаменимым информатором, а значит, никто не смел его трогать. До тех пор, пока птица не облажается по-крупному, ему ничто не грозило. И он это знал. И был бы дураком, если бы не пользовался, но…
Он не пользовался. Ничерта ему не нужно было.

Деньги? Он знал, как быстро они кончаются. Тем более, у таких, как он. А заниматься вкладами, счетами, ценными бумагами — от одной мысли выть хочется.
Ему и от жизни-то особо ничего не нужно было. Шикарные тачки? Украшения? Дорогая одежда? Серьезно, разве может его хоть что-то в этом привлечь? Наверное, он тупо забил на свое будущее, живя сегодня… но какая разница, если его все устраивает? Он не голодает, не спит на помойке в коробке, у него есть работа, которая ему нравится и которая его устраивает. Родись он в другом месте и в других условиях — был бы тем офисником, который в одно прекрасное утро расстрелял своих коллег из автомата и вышел в окно.

Ох, он действительно не думал о будущем. Оно ему было не нужно.

Возможно, он до сих пор был с Джафаром лишь потому, что, не смотря на всё, он был нужен ему. Словно с этим жизнь обретала какой-то смысл.

Яго любил сказки. Но не верил в них.

Он знал, что он будет здесь лишь до тех пор, пока будет полезен. Так что ему чертовски повезло в том, что он любит свою работу. Здесь его руки развязаны. И даже если что-то пойдет не так, нужные люди его прикроют по указке Джафара.

Хотя не всегда это помогало. Например, хуево, когда ты залетаешь через окно на склад, чтобы подслушать информацию о подкупе прокурора, а окно закрывают, и выбраться отсюда ты уже тихо не можешь. Знаете, как хуево, когда ты проводишь сутки на охраняемом складе, перед этим пол дня обходившись без еды? И когда тебя выдает твой громко урчащий живот? А когда охранники находят попугая, то сажают тебя в клетку, ржут как дебилы над птицей, которая из Бразилии с какого-то хера прилетела к ним, а все, что ты можешь сказать в ответ на эти «гениальные умственные потуги» — это «чирик-чирик»? Максимум, что мог говорить Яго — это повторять зазубренное «Мудаааак!». Мол, смотрите, попугая научили говорить ругательства, какая забава! Ну, хоть так душу отвести. И то хорошо.

— Скажи «пиво»!
— Мудак, — нахохливается Яго и, как никогда, испытывает отвращение к людям.
— Пииивоооо!
— Наааахуй пошел, — тянет Яго хриплым голосом.
— Тупая птица!
Удар по клетке заставляет возмущенно захлопать крыльями и снова усесться тихо.

А знаете, как унизительно, когда тебе в клетку сыплют семечки и куски хлеба, словно ты тупой жирный голубь? Это вот прям вообще удар ниже пояса. Он таким дерьмом не питается!

Проблема в том, что непонятно, как быстро им надоест видеть экзотическую птицу. Но Яго предполагал, что скоро. Этот склад — временное убежище. И что-то подсказывало, что птицу они с собой тащить вряд ли куда-то будут. Ещё сутки или двое — потолок. Зато сколько он тут разговоров наслушался!
Ох, ребятушки, пиздели бы вы поменьше, здоровее бы все были.

0

11

Марко ничего не имел против Дозора.

До определённого момента.

Ему было просто всё равно. У каждого свой путь. Своя цель и свои обязанности.

Ему это даже нравилось. Наверное, так чувствует себя мальчишка, держа в руках деревянный меч, представляя грандиозные сражения. И сердце заходится от восторга и предвкушения в такой момент, и впереди только захватывающие дух приключения. Только Марко не нужно было ничего представлять: у него всё это есть. И даже больше.

У него было — больше.

Марко никогда не верил в правильную сторону. Понятия о добре и зле были слишком размыты, слишком условны. Индивидуальны. Дерьма хватает по обе стороны. Так же, как и благородства. Марко знает: точно так же, как есть достойные дозорные, — есть и пираты, заслуживающие не меньшего уважения. Делающие даже больше. У каждого свои цели и свои принципы. Иногда они могут быть схожи. Иногда достижение их просто идёт разными путями. Марко любил жизнь. Любил мир. Как раз за это. Он знал, что нет ничего простого, что мир сложен, каждая жизнь уникальна.

Важно не то, на какой ты стороне, важно то, что у тебя внутри.

Для Марко всегда самым важным было одно: его семья.

Отец.

Братья.

Эйс.

Это было нерушимым. Это, казалось, будет вечным. Конечно он понимал, что вечность — слепое желание. Вечности нет. Отец болен, не так молод, как раньше. Перемены неизбежны. Конечно он знал: всему, рано или поздно, приходит конец. Первая трещина кажется незначительной. Ничего серьёзного. Ничего страшного. Но если трещина на киле и её во время не залатать — она разрастётся, станет шире и глубже, потянет за собой ещё тонкие линии, ломающее даже самое прочное дерево. Но если даже залатать: киль не мачта, не та деталь, которую просто можно заменить — шрамы останутся, шрамы могут быть столь глубоки, что потопят за собой весь корабль.

Вместе с ним трещинами покрывается весь мир.

Раскалывается и сотрясается, сильнее, чем от удара Отца. Необратимым. Осколки режут ладони: их не поставить на место, они не приносят ничего, кроме новых шрамов, кроме напоминания о том, что разрушено и утеряно навсегда.

Ему, — никому из них, — никогда не нужна была слава и богатства. Они радовались повышению наград. Радовались найденным сокровищам: какой пират не будет? Но это не то, за чем они гнались. Это не та ценность, которая стоила жизни, становилась смыслом. Их ценность была в них самих. В окружающих рядом людях. В громких вечеринках на корабле, во встречах со старыми знакомыми: не друзьями, но и не врагами.

Своих команда Белоуса не бросает.

За своих они готовы глотки рвать. Объявить войну всему миру. Умереть.

Стыдно признать, — Отец не одобрил бы, может даже пинка дал, — но Марко предпочёл бы, чтобы так оно и было. Чтобы Отец остался жив, чтобы он — успел.
Марко хотел бы не быть тогда беспомощным. Он готов был за них умереть. За них обоих. Выступая против Правительства, он был к этому готов. Каждый из них. Он был готов отдать жизнь за Эйса. Потому что Эйс — его семья.

Потому что Эйс — его свет.

Но он не смог.

Не успел.

Имеющий так много силы, в тот момент он ничего не мог сделать. Только смотреть.

Смотреть, как пламя гаснет. Как тлеет жизнь в чужих руках. Как становится невыносимо темно. И холодно. Трудно дышать.

Марко не имел ничего против Дозора.

Но тогда единственное, чего он хотел — отомстить.

✕ ✕ ✕

Марко закрывает за собой дверь и прижимается лопатками к дереву, прислушиваясь к смеху в столовой: к ним присоединилась команда Пиковых пиратов, их семья стала больше. Мало кто из них выделялся чем-то особенным: весь шум вокруг этой команды — это заслуга их капитана. Беспокойный, самонадеянный и горячий нравом столь сильно, как и его пламя. Ещё совсем молодой, по-детски упрямый и совершенно несговорчивый. Марко знает где он. Эйс всегда на одном месте, забился, словно напуганный котёнок, щерится и смотрит недоверчиво, отказываясь слушать, отказываясь принимать приглашение. Слишком гордый.

Марко запрокидывает голову и вдыхает морской воздух полной грудью, прислушиваясь к волнам и ночной тишине. Скоро будет дождь. Скорее всего разразится буря, надо быть готовым. И загнать этого котёнка под крышу. Или найти ему дело.

Марко бесшумно подходит к бывшему капитану и молча ставит перед ним тарелку с едой, отходит в сторону, словно не желая нарушать чужое личное пространство. Марко не смотрит на него, он смотрит на море. Бескрайнее, бесконечное. Родное. Это — его дом. Моби Дик и неспокойные воды. Он ни на что и никогда не променяет это. Ощущение свободы, что переполняет лёгкие до краёв, почти кружит голову.

— Не считаешь, что пора остановиться? Ты же умный, должен понимать, что твои попытки бесполезны.

Не каждый был так же терпим, как Отец. Не каждому нравилось, что Эйс раз за разом пытается его убить. Преданность может быть опасна. Преданность может быть страшна. Переступит любые границы в благодарности, обернётся в жестокость, лишь бы — отплатить. Преданность может быть слепа, как слеп тот, кто никогда не видел солнечного солнца.

Не каждый был терпим, как Отец. Следил за Эйсом настороженно, но безропотно следовал словам Отца. В конце концов, напряжение спадает и всё это становится своего рода забавой: так наблюдают за забившимся в угол котёнком, что принюхивается, изучая новую территорию, не спешит выбираться из укромного места. Так наблюдают за тем, кого принимаешь своим и готов спустить с рук очень многое, терпелив — как ни с кем другим.

Марко же было ... интересно.

0

12

Что им движет в первую очередь? Желание защищать семью — или самого Примо? Эти два понятия связаны слишком неразрывно, чтобы всерьёз задумываться об этом. Риккардо убеждает себя, что абсолютно также возгорелся бы жаждой отмщения, пострадай любой из Хранителей или членов Вонголы. Потому что никто не смеет ранить ни одного из них: дергаешь за хвост, а получаешь когтями и зубами, это закон. Здесь один за всех и все за одного, по-другому в мафии просто не выжить. Однако, тем хуже, когда неприятель метит в голову; Примо их мозг и центр и сердечная мышца заодно, без него Вонгола моментально рассыпется карточным домиком, потеряв опору, оставшись без склеивающего элемента. Джотто для всех своего рода символ, если его вынуть из уравнения, всё разрушится в кратчайшие сроки, потому что его некому заменить.... По крайней мере, это утверждение верно здесь и сейчас. Что будет дальше? Он не загадывает.

То, что случилось сегодня, по сути лишь мелочи по сравнению с тем, что может произойти. Риккардо обещает сам себе, что не позволит ничему плохому случиться. Ни с Примо, ни с Вонголой. Он отправится к месту недавней встречи сию же минуту и размажет неугодных по стенам, пускай даже после босс будет недоволен, станет терзать его суровым взглядом и играть в молчанку целую неделю... Ему все равно. Потому что когда ломаешь палец, больно всему организму. Так и с ним сейчас: хотя он сам невредим, его честь задета, а эго уязвлено.
Он уверен, что ничего подобного бы не случилось, будь он рядом, а потому бесконтрольно злится не только на виновных, но и на Хранителей заодно. Иногда складывается ощущение, что никто вокруг не относится к этому также серьезно, как он сам; будто великовозрастные дети, они только и делают, что недооценивают серьёзность и опасность, продолжая играть в неполную силу, из-за чего страдают все вокруг, слепо поверившие им и в них. Ведь это не игра, и цены слишком высоки.

Риккардо так сильно погружается в свои мысли и так яростно сжимает кулаки, что в груди жжется и ладони изнутри начинают разогреваться. Кажется, он вспыхнет целиком буквально через секунду-другую, но Реборн отвлекает его: Секондо переводит недоумённый взгляд на гостя, на секунду почти забыв о чужом существовании. Ему стоит больших усилий переключиться с планов об отмщении на слова оппонента. Что-что? Пойдёт с ним, составит компанию? Первым рефлексом хочется отказаться, но он тут же останавливает сам себя: такой ли лишней будет помощь гостя из будущего? Ему посчастливилось увидеть на шутливой тренировке у заднего двора лишь малую часть чужих способностей, но потенциал  у того наверняка гораздо больше.
Так получится убить двух зайцев разом. И виновных покарает, и незнакомца проверит. С одной стороны, Реборн может стать неплохим подспорьем, потому что Риккардо бежит вслепую, не знает количество неприятеля и его силовые возможности. Но, с другой стороны, если этот синьор-в-шляпе не тот, за кого себя выдаёт, дельце обернётся серьезной проблемой. Реборн явно способен доставить массу неприятностей, если решит сыграть на другой стороне.

Что же, тем лучше. Тем веселее получится! Как ни крути, сегодня будет отличный день.

Пряча плотоядную ухмылку, Риккардо чуть спокойнее кивает. Он не знает, стоит ли испытывать чувство благодарности за предложение помощи или вообще заострять на этом внимание, поэтому лишь делает приглашающий жест рукой в сторону конюшен:
— Сегодня в поместье ужасно душно, синьор. Почему бы нам не прокатиться в город?
Если так подумать, то Реборн станет отличным прикрытием перед боссом несмотря на то, чем обернётся их небольшое путешествие. Джотто ведь поручил развлекать гостя — и именно этим Риккардо планирует заняться прямо сейчас. Пустые беседы, затянувшиеся до полудня, их обоих невозможно утомляют (держать лица они оба и не пытаются), так что смена декораций — самое логичное в данной ситуации. Они немного прогуляются, посмотрят на город и окружающие красоты, а после всё случится само собой: неожиданная встреча с теми подонками, что навредили боссу, случайная потасовка, и к вечеру станет одной проблемой меньше. А, возможно, и двумя проблемами: Риккардо интуитивно ощущает, что после сегодняшней заварушки сумеет, наконец, определиться со своим отношением к загадочному гостю.

Он велит седлать двух коней, и первым нетерпеливо подхватывает гнедого жеребца под уздцы, ловко взвиваясь в седло. Краем глаза следит за гостем, который повторяет его движения; и все же довольно подозрительно, что Реборн появился накануне этого шального нападения на босса. Случайность, совпадение? Или чей-то тонкий план? Не такой и тонкий, к слову, негодяи действуют грубо и прут в лоб, если бы Джотто не был так слеп в своём миролюбии и жажде доверять окружающим, у подонков не было бы и шанса его тронуть... но это ничего, им воздастся уже сегодня же. Моментальная карма, Риккардо обожает тетушку фортуну.
— Надеюсь, вам понравится экскурсия. У нас плотный график, поэтому постарайтесь не отставать.
Он дергает уголком губ, изображая скупую улыбку. Ему импонирует нежелание оппонента держать лицо, по ним обоим заметно, что вынужденный спектакль их порядком утомил. Но впереди намечается «веселое дельце», и Риккардо ощущает ответный огонь в своём невольном напарнике: Реборн предпочитает разговорам дело, также как и он. Почти незнакомое, новое впечатление — ощущать жажду в ком-то ещё, и тем удивительней этот день.

Вместе они пришпоривают коней и стремглав покидают территорию особняка. Вокруг все ещё владения Вонголы, так что Риккардо ощущает себя спокойно. Эти земли они присоединили общими усилиями некоторое время назад, здесь безопасно.
Хотя они уезжают под предлогом экскурсии, в пути мужчина молчит. Ему нечего сказать кроме пары непечатных о семье Луккезе, со встречи с которыми Примо вернулся залитым собственной кровью. Эти подонки, должно быть, ликуют прямо сейчас, но близится час неотвратимой расплаты.
— Сюда.
Конь под ним гарцует на резком повороте, а после снова кидается стрелой. Тени несутся вдогонку, перепрыгивая по неровным текстурам кустов и стен, а потом два всадника вырываются за город и врезаются в редкую лесную полосу, совсем небольшую и без пущей густоты. Но, как говаривал его отец, крысы любят укромные уголки. Луккезе там бы и прятались, огороженные от прочих поместий редкими стволами покосившихся пиний и сосен, если бы Джотто не выманил этих отбросов своими сладкими речами.

— Стой.., — Риккардо подаёт знак остановиться и спешивается, придерживая храпящего коня под уздцы, — дальше пешком.

Они наверняка не ждут ответного удара так скоро, но облегчать им задачу все равно не хочется. Можно влететь на коне в самый эпицентр и раскидываться огнём налево и направо, но это будет слишком безумно даже для него. Риккардо оценивающе смотрит на напарника, пытаясь определить ему позицию. Таки пистолеты — дальний бой, Реборну лучше остаться здесь и прикрывать его, заодно под ногами мешаться не будет, если вдруг решит сыграть за другую команду. С другой стороны, упускать его из вида не слишком хочется.
— Заходим вместе, — скрепя сердце, решает. Переводит взгляд к отдаленному блеску окон, отражающих солнечный свет. Так тепло, солнечно и мирно вокруг, что даже не верится в происходящее. К тому же, близится сиеста, им лучше управиться до этого времени. — Надеюсь, ваши пистолеты заряжены, синьор.

0

13

Леон чувствует, как отчаянно сбивает ритм собственное сердце: неправильно, непривычно, как никогда. Как когда-то давно, о чём не хотел вспоминать, но что не позволял себе забыть — то призраками всегда следовало за ним, ценой, последствиями и скоротечным. Напоминанием: он живёт в мире, в котором некоторое недопустимо; любая неосторожность — может стать фатальной. Напоминаем о том, кто он и почему. То тени в отсветах, выжженное под грудью, выцветшие эмоции. 

Леон чувствует злость и раздражение, кипящее под каркасом костей холодной яростью и чем-то новым, до этого незнакомым: сердце сбивает ритм, как никогда, как в прошлом, но совсем по другой причине. И с этим Леон не знает что делать, как на это реагировать и как понять. Не может совладать и разобрать на оттенки, разложить, препарировать, дать объяснение. Не может контролировать. Это ворохом и беспокойным, выжигающим и зудящим, сбивает мысли, отвлекает и раздражает внимание. Этому причина Реборн и это — самое неправильное, не смотря на, казалось бы, очевидную закономерность. Не это он должен чувствовать, смотря  на него, по хорошему — ничего. Потому что помнит, но единственное, что выкидывает из головы и от чего отмахивается: в конце концов, какое теперь это имеет значение? Но злит — иррационально. Как злит чужое спокойствие и самоконтроль. Идеальный. Сдержанный. Точно знающий что и как должно быть. Не допускающий ошибок. Лучший. 

+1

14

Назойливая, бесхребетная и наивная. Что в ней особенного? Ничего в ней нет. И это сводит Гриммджоу с ума, потому что столь же назойливо она, в какой-то момент, начинает занимать все его мысли. Потому что, окей, хребет у этой девки есть, крепче, чем он думал: мнимая покорность не ломает, возвышает её, и он не может понять — дура или просто правда настолько __сильная,__ не смотря на всю свою слабость? Это становится грёбанным помешательством и Гриммджоу бесится с этого ещё больше, бесится, потому что признаёт — с неё может быть толк, если её натаскать, она даст фору многим, она бы могла стоять наравне с ним. И эта мысль бесит больше всего остального. Как он может признать кого-то, вроде неё? Избегающую сражений, только и способную что говорить-говорить, бесконечно, мать вашу, говорить! Только и способную, что не защищаться — защищать других, помогать, блять, будто святая. Выбить бы из неё эту чистосердечность, ткнуть носом во всю гниль, которую упрямо не замечает, заставить сжать тонкие пальцы в кулаки и хоть раз ответить делом, а не плотно сжатыми губами, отчаянно-болезненным и упрямым взглядом непоколебимым.

+1

15

[indent]Страшные сказки Гила не пугают.  Он слушает их затаённо, но фырчит и отмахивается, когда его поддевает локтём и мягко журят: испугался? Гил не очень общительный, он не из тех, кого называют душой компании — тихоня, не отсвечивает; даже зная ответ, — промолчит. Гил не из тех, на кого могут злиться или кого задирают: смотрит иногда так, что первородный ужас зарождается под рёбрами. Гил не боится — почему он должен бояться выдуманных историй? Гил живёт с Руфусом Бармой — ему ничего не страшно.

[indent]Так он думает, пока не задерживается до поздна.

[indent]В слабых отсветах тусклых фонарей тени кажутся особенно тёмными, глубокими, кажется, что таят в себе всех тех монстров, о которых рассказывают; тени ложатся на землю изломанными фигурами, луну скрадывают тяжёлые облака, и от этого становится не по себе, иррациональный страх смыкает холодные пальцы вокруг шеи, и становится не по себе. Гил ругает себе за этом, поджимает губы и уверенно сворачивает в переулок — ему нечего бояться. Звон цепей ломает тишину, цепи ломают пространство, заставляют то расползтись трещинами и осыпаться — бездна развергается под ногами, монстр, страшнее тех, что в сказках, смотрит прямо на него зашитыми глазами, не видит, но чувствует. Гил знает, знает, что чувствует! Знает, что смотрит — на него. Гил отступает назад, спотыкается, падает в грязь, пачкая белую одежду, Руфус будет недоволен, Гилу страшно, по-настоящему страшно. Его бьёт крупная дрожь и он пытается отползти, забывает как дышать, слышит только стук собственного сердца, слишком громкий, как звон колоколов. Он умрёт? Он не хочет умирать! Жмурится и темнота распадается золотом искр.

[indent]Гил жмурит глаза, но — видит. Спиной чувствует чужое тело, радость от того, что он не один, ему помогут, сменяется ещё большим страхом: то, что он чувствует — того нет. Хочет отпрянуть — его обнимают, прижимают ближе к себе. Серебро волос щекочет кожу, дыхание обжигает и заставяет замереть сердце. Цепенеет, распахивает глаза, но видение не исчезает.

[indent]«Ах, Гилберт. Тебе нечего бояться».

[indent]Вкрадчивый голос ломает сознание, и Гил закрывает уши, хочет закричать — не может, задыхается.

[indent]«В твоих руках сила, она — твоя поправу».

[indent]Чужие тонкие — слишком бледные — пальцы ведут по груди, обжигают холодом, касаются шеи — он распадается, — сжимают подбородок, заставляя запрокинуть голову, заставляя посмотреть, расствориться и исчезнуть.

[indent]Гил не помнит, что произошло, страшный сон, говорит сам себе, бежит со всех ног, замирает только у двери дома. Гил не хочет вспоминать, постыдно боится: ему не понравится это, что-то ужасное, что ему не понравится, что лучше не вспоминать. Гил боится, переступая порог, боится, что если расскажет — осудят. __Боится, что от него откажутся.__

[indent]Гил не помнит, что произошло, но помнит чужой голос и обжигающие льдом прикосновения. О какой силе он говорил? У Гила нет никакой силы, талантов особо тоже нет. У Гила есть старание, потому что он хочет оправдать чужое доверие, быть полезным и нужным. Он долго ходит вокруг чужой комнаты, мнёт ткань одежды, кусает губы. Слишком поздно, чтобы тревожить, слишком глупо, чтобы задавать вопросы. Гил жмурится, темнота обволакивает и он чувствует сиюминутную уверенность — распахивает дверь, виновато и неловко, скованно улыбается. Он заучивал слова, прокручивал по кругу, как лучше спросить, но они в момент испаряются, в голове остаётся только лишь гулкая пустота, Гил говорит:

[indent]— Есть ли сила, способная контролировать саму Бездну?

+1

16

#p18,sh-tty captain написал(а):

смотрит на неё не сразу, ничего не отвечает. Она — тоже молчит. Грязь и кровь мажет разводами по острой скуле археолога, одежда потрёпана, перепачкана, местами разорвана. Нико Робин совершенно спокойна. Всё так же. Привычно. Слишком. О

0

17

такие - дела

0

18

— О, быть мудаком очень весело, попробуй как-нибудь, наверняка понравится.

0

19

Таблица.

0


Вы здесь » Sh-tty Design » Гостевая » примеряем штаны


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно